26 Июня: Международный День в поддержку жертв пыток

“За Решеткой, без Права на Правосудие: Пытки продолжаются в Центральной Азии”

В Международный день ООН в поддержку жертв пыток, мы - представители гражданского общества Центральной Азии и Европы - Коалиции против Пыток в Казахстане и Таджикистане, Ассоциации «Права человека в Центральной Азии» (AHRCA, Узбекистан, в изгнании), Туркменской Инициативы по Правам Человека (TIHR, Туркменистан, в изгнании), Международного Партнерства по Правам Человека (IPHR), Хельсинкского Фонда по Правам Человека (HFHR) и Всемирной организации против пыток (OMCT), - призываем правительства стран Центральной Азии предпринять срочные конкретные меры по искоренению пыток и жестокого обращения.

Несмотря на ряд позитивных законодательных изменений, принятых в последние годы направленных на усиление гарантий защиты, пытки продолжают оставаться системной проблемой в регионе. Лица, находящиеся под стражей, особенно в делах с политически мотивированным характером, подвергаются повышенному риску. Данную тревожную ситуацию усугубляют системная безнаказанность, отсутствие независимого контроля и постоянное давление, оказываемое на жертв и правозащитников, что, фактически, лишает многих пострадавших доступа к правосудию и защите.

Неправительственные организации, работающие против пыток в Центральной Азии, сталкиваются с все большими трудностями, такими как сужающееся гражданское пространство, ослабление независимости судебной системы и серьезные ограничения для СМИ, которые существенно осложняют их деятельность. Во многих странах региона власти продвигают законы об “иностранных агентах” - по примеру принятого в 2024 году в Кыргызстане - которые дискредитируют неправительственные организации как «иностранных агентов» и создают прямую угрозу их существованию. Подобные инициативы ведут к дальнейшему сужению гражданского пространства и подрывают усилия по борьбе с пытками и защите прав человека.

Казахстан

Несмотря на некоторые законодательные улучшения, пытки и жестокое обращение остаются реальностью в Казахстане и часто остаются безнаказанными. Определение пыток в Уголовном кодексе до сих пор не полностью соответствует Конвенции ООН против Пыток, а отсутствие единого и независимого следственного органа продолжает подрывать эффективное привлечение к ответственности. Расследования пыток зачастую фрагментарны, ведутся органами с возможным конфликтом интересов и редко приводят к реальному наказанию. Жертвы сталкиваются с препятствиями при подаче жалоб, а многие дела прекращаются за “отсутствием доказательств” без тщательного рассмотрения. Заключение процессуальных соглашений и сделок со следствием, даже по таким серьезным делам, как пытки, позволяет виновным избежать полноценной ответственности.

Компенсация предоставляется только лицам, официально признанным жертвами, и лишь в случае установления и осуждения виновных.

В 2024 году Коалиция против Пыток в Казахстане получила 347 жалоб на пытки и жестокое обращение, из которых по факту было осуждено лишь четыре человека.

По данным властей, в 2024 году в Едином Реестре досудебных расследований под статьей 146 было зарегистрировано 57 дел о пытках, касающихся 48 лиц, признанных пострадавшими. Это свидетельствует о начале расследований, однако неизвестно, сколько из этих дел дошли до суда. Кроме того, согласно государственной статистике, 45 должностных лиц проходят по делам о пытках в качестве подозреваемых. Однако остается неясным, сколько из них - если вообще кто-либо - были в конечном итоге осуждены. Глубокие системные проблемы и атмосфера безнаказанности продолжают препятствовать усилиям по предотвращению и расследованию пыток в Казахстане.

Превентивные меры остаются недостаточными. Несмотря на то, что Казахстан ратифицировал Факультативный Протокол к Конвенции против Пыток (ФПКПП) и учредил Национальный Превентивный Механизм (НПМ), последний не обладает достаточной независимостью и финансированием, что существенно ограничивает его эффективность. Жалобы задержанных часто игнорируются, а судебно-медицинские экспертизы часто вызывают сомнения в достоверности из-за государственного контроля. Кроме того, положения Стамбульского и Миннесотского протоколов не применяются на практике. Отсутствие достоверных официальных данных и исключение независимых правозащитников из законодательных процессов дополнительно ограничивают возможности контроля и проведения реформ.

Кыргызстан

Как отмечено в совместном отчете OMCT и IPHR для Универсального Периодического Обзора Кыргызстана в октябре 2024 года, власти Кыргызстана предприняли ряд шагов для борьбы с пытками в соответствии с международными обязательствами. Однако основное внимание уделялось разработке стратегий и планов действий, а не проведению конкретных законодательных или практических реформ.

Например, положительным моментом стало принятие в 2024 году Правил медицинской документации случаев насилия, пыток и другого жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания (Постановление Кабинета Министров Кыргызской Республики № 562 от 13 сентября 2024 года). Этот документ направлен на устранение недостаточного участия ведомственных медицинских служб в применении стандартов Стамбульского протокола и установление единого порядка оформления медицинской документации случаев насилия и жестокого обращения в медицинских учреждениях.

Тем не менее, условия содержания в местах лишения свободы Кыргызстана остаются тяжелыми и могут представлять серьёзную угрозу для жизни заключенных. Пытки остаются широко распространенными, а случаи смертей в заключении происходят регулярно. В 2020 году политический заключённый и правозащитник Азимжан Аскаров скончался в тюрьме после длительного ухудшения здоровья и недостаточного медицинского ухода. Независимого расследования по фактам пыток проведено не было. Расследование обстоятельств смерти Аскарова осуществлялось тюремной службой, тем же органом, который отвечал за его произвольное содержание под стражей в течение десяти лет.

Официальная статистика и исследования, проведенные местными и международными правозащитными организациями, подтверждают широкое применение пыток. Например, одно из исследований, направленных на определение индекса практики пыток, показало, что из 444 участников, находившихся в временных изоляторах Министерства внутренних дел (ИВС) и следственных изоляторах (СИЗО), управляемых Министерством юстиции, более 20 процентов заявили, что подвергались пыткам, физическому насилию или психологическому давлению.

Неполное определение преступления «пыток» в Уголовном кодексе позволяет многим виновным, использующим свое “служебное положение”, избегать ответственности.

Из-за затягивания расследований и судебных разбирательств за последние десять лет ни один чиновник не был осуждён за применение пыток. Более того, некоторые из ранее осужденных за пытки были помилованы.

Власти не обеспечили создание эффективного механизма компенсации вреда, причиненного пытками и жестоким обращением, а жертвы пыток не получают справедливой и адекватной компенсации и реабилитации. Государственные выплаты пострадавшим на основании решений Комитета ООН по Правам Человека крайне редки. Более того, размеры компенсаций часто не соответствуют тяжести нанесенного вреда.

Особую обеспокоенность вызывает тот факт, что в настоящее время парламент Кыргызстана рассматривает новый закон “Об Омбудсмене”. По имеющейся информации, редакция закона, принятая во втором чтении, предусматривает ликвидацию Национального Центра по Предупреждению Пыток (национального превентивного механизма) и передачу его функций офису Омбудсмена. Данный шаг стал бы серьезным препятствием по борьбе с пытками в стране.

Таджикистан

Пытки и жестокое обращение в Таджикистане продолжаются, особенно в полицейских участках и следственных изоляторах. Заключенные обычно воздерживаются от подачи жалоб из-за страха репрессий и возможного ухудшения суровости приговора. Судебные органы, как правило, отклоняют обвинения в пытках, выдвинутые обвиняемыми. Расследования таких заявлений проводятся редко, а в случаях их инициирования они зачастую оказываются неэффективными, что ведет к безнаказанности большинства виновных, за редким исключением. Несмотря на улучшение законодательной базы, регулирующей компенсации морального вреда, на практике суммы компенсаций пострадавшим от пыток значительно сократились, а суды все чаще отказывают в удовлетворении таких исков. Присужденные компенсации, как правило, были несправедливыми и недостаточными.

Несмотря на неоднократные рекомендации ООН, Таджикистан до сих пор не создал независимый механизм расследования пыток, судебно-медицинскую службу и учреждение для реабилитации пострадавших. Преступления по пыткам по прежнему попадают под сроки давности и амнистии, а полная прозрачность, включая статистическую отчетность, по-прежнему отсутствует.

В 2024 году Коалиция против Пыток и Безнаказанности в Таджикистане задокументировала 17 жалоб на пытки и жестокое обращение, включая одну жалобу от женщины, четыре от детей и двенадцать от мужчин.

Несмотря на то, что было возбуждено несколько уголовных дел, общая атмосфера репрессий, особенно в Горно-Бадахшанской автономной области (ГБАО), остается неизменной. По-прежнему вызывает обеспокоенность отсутствие расследований по серьезным обвинениям в злоупотреблениях, совершенных в ходе силовых операций в 2021-2022 годах, включая внесудебные казни и пытки.

Вызывают тревогу условия в местах содержания под стражей, которые  приравниваются к жестокому и бесчеловечному обращению, а в проекте Уголовного кодекса по-прежнему отсутствуют необходимые положения о пробации и альтернативных мерах наказания без лишения свободы, хотя система пробации и альтернативных, не связанных с лишением свободы, наказаний уже создана и является одним из ключевых элементов Стратегии реформирования пенитенциарной системы Таджикистана.

Лауреат премии Фонда Мартина Энналса 2024 года в области защиты прав человека, Манучехр Холикназаров, находящийся в заключении с мая 2022 года по сфабрикованным обвинениям, по-прежнему остается за решеткой, несмотря на опасения за его здоровье и подозрения в применении к нему жестокого обращения. Специальный докладчик ООН по вопросам правозащитников и Рабочая группа ООН по произвольным задержаниям призвали к его немедленному и безусловному освобождению. 

Туркменистан

Учитывая закрытый характер тюремной системы страны, очень трудно получить информацию о проблеме пыток. Тем не менее имеющиеся сведения, в частности сообщения бывших заключенных, свидетельствуют о том, что пытки и жестокое обращение по-прежнему широко распространены в местах содержания под стражей в стране. 

Как было отмечено в недавнем совместном представлении TIHR-IPHR в КПП, несмотря на внесенные в 2022 году изменения в законодательство, ужесточающие запрет пыток в соответствии со статьей 201 Уголовного кодекса, эти меры практически не реализуются на практике. Условия содержания под стражей, особенно в учреждениях строгого режима, таких как Овадан-Депе, остаются негуманными и непрозрачными, при этом регулярно поступают сообщения о перенаселенности  в тюрьмах, отказе в предоставлении медицинской помощи и психологическом насилии. 

В ходе обзора соблюдения Туркменистаном Конвенции против пыток, проведенного в апреле 2025 года, Комитет против пыток (КПП) отметил серьезные проблемы, связанные с применением пыток, условиями содержания и насильственными исчезновениями, в частности, КПП выразил серьезную обеспокоенность по поводу постоянных достоверных сообщений о широко распространенных пытках и жестоком обращении, включая серьезные физические издевательства над задержанными. По имеющимся данным, эти нарушения совершаются как в местах предварительного содержания под стражей - зачастую с целью принудить задержанных к признанию своей вины - так и в тюрьмах. Комитет подверг резкой критике власти Туркменистана за отсутствие расследований и наказания виновных, подчеркнув, что за все время государством не было зарегистрировано ни одного уголовного дела по статье 201 УК, криминализирующей пытки. 

Комитет также выразил обеспокоенность тем, что с момента задержания лицам не всегда обеспечиваются базовые процессуальные гарантии, в том числе доступ к независимым медицинским осмотрам. Отсутствие таких гарантий в сочетании с отсутствием независимого надзора за местами содержания под стражей значительно увеличивает риск жестокого обращения. Опасения перед репрессиями еще больше сдерживают жертв от сообщения о злоупотреблениях: известны случаи, когда пострадавших помещали под стражу без права на связь с внешним миром или подвергали дополнительному насилию после того, как они сообщали о пытках. Независимый мониторинг остается невозможным из-за отказа правительства предоставить доступ, в том числе Международному Комитету Красного Креста. Имеющаяся информация указывает на то, что власти Туркменистана систематически не проводят надлежащих расследований заявлений о пытках, даже в тех редких случаях, когда жертвы или их семьи обращаются с заявлениями. 

Одним из ярких примеров является дело Алламурата Худайрамова, который умер в заключении в Марынской области в ноябре 2023 года, всего через несколько дней после того, как был вызван в правоохранительные органы по обвинению, связанному с наркотиками. Когда его семья забрала его тело, на нем были явные следы пыток - раны и синяки на конечностях и спине - что было зафиксировано на видеозаписи. Несмотря на предполагаемые попытки чиновников заставить семью замолчать с помощью взяток, они подали жалобу в Генеральную прокуратуру. Однако после официального расследования в январе 2024 года власти заявили, что Худайрамов умер от отека мозга, вызванного приемом опиата, а травмы якобы он нанёс себе сам. Уголовное дело возбуждено не было. В ходе обзора Туркменистана Комитетом ООН против пыток (КПП) в апреле 2025 года делегация страны отрицала факт применения пыток, утверждая, что Худайрамов был ранен еще до задержания. Тем не менее КПП выразил серьёзную обеспокоенность обстоятельствами дела, подчеркнув, что погибший принадлежал к этническому меньшинству белуджей.

Узбекистан

Пытки и жестокое обращение с задержанными особенно распространены в ходе уголовных расследований. Несмотря на то что национальное законодательство предусматривает наказание за пытки в виде лишения свободы на срок до 10 лет и формально гарантирует задержанным доступ к адвокату, юридической помощи и механизмам подачи жалоб, на практике эти гарантии часто не соблюдаются. На начальных этапах задержания широко применяется содержание без связи с внешним миром, и продолжают появляться достоверные сообщения о нарушениях.

Хотя общественные мониторинговые группы при омбудсмене недавно начали посещать места содержания под стражей, что является положительным шагом, системные препятствия для привлечения к ответственности по-прежнему существуют. Власти часто препятствуют расследованиям, уничтожают доказательства и используют закрытые судебные процессы для подавления информации о пытках, особенно в политически чувствительных делах. 

Зачастую жертвы воздерживаются от подачи жалоб на пытки или жестокое обращение из-за страха репрессий в отношении себя и своих семей или потому, что не верят в возможность добиться справедливости. Тем не менее, некоторые люди все же решаются выступить. Одним из таких случаев является дело Александра Трофимова, который получил тяжелые травмы, находясь под стражей в Чиланзарском районном отделении милиции в Ташкенте. Однако, несмотря на явные судебно-медицинские доказательства и установление лиц, ответственных за это, прокуратура более четырех лет препятствует возбуждению уголовного дела.

Обвинения в пытках и жестоком обращении, как правило, не расследуются властями эффективно, и безнаказанность является обычным явлением. В ходе судебных процессов судьи часто игнорируют видимые травмы или не принимают во внимание заявления подсудимых и их адвокатов, жалующихся на пытки или жестокое обращение, и не назначают судебно-медицинскую экспертизу. Жалобы на пытки часто не отражаются в судебных протоколах.

Например, Валиджон Рахманов, бывший офицер военной контрразведки, был задержан в феврале 2024 года и позже приговорен к 16 годам лишения свободы за измену после того, как был признан виновным в ходе закрытого судебного разбирательства в Военном суде. По сообщениям, в заключении он подвергался пыткам - его держали в карцере, лишали сна и избивали, а его семье, как утверждается, угрожали, когда она пыталась его навестить. На суде Рахманов назвал имена тех, кто подвергал его насилию, но его заявления о пытках и просьбы его адвокатов о медицинском освидетельствовании были проигнорированы. Его приговор был оставлен в силе в апреле 2025 года. Сообщается, что он разоблачил коррупцию в Службе государственной безопасности и других учреждениях. В апреле Рахманов рассказал своей семье, что ему дают питьевую воду с привкусом миндаля, однако ходатайство адвоката о проведении медицинского обследования суд отклонил. На адвокатов по делу оказывается сильное давление: их лицензии приостановили на четыре месяца после того, как они указали на процессуальные нарушения и недостаточность доказательств, представленных в ходе судебного разбирательства. Всё это создаёт пугающий прецедент для других адвокатов и приводит к тому, что Рахманов остаётся без независимой юридической защиты.

По всей видимости отсутствует политическая воля к созданию независимого механизма расследования жалоб на пытки, хотя это является ключевой рекомендацией договорных органов ООН на протяжении нескольких лет. Подсудимым, приговоренным к лишению свободы на основании доказательств, полученных под принуждением, редко удавалось успешно обжаловать свои приговоры - даже после выхода на свободу. Власти часто отклоняют их заявления, ссылаясь на истечение срока давности. Многие жертвы не смогли получить копии судебных документов или приговоров, что затрудняет их попытки доказать свою невиновность.

Отсутствуют комплексные статистические данные, позволяющие отслеживать жалобы, расследования, судебные преследования, обвинительные приговоры и меры по возмещению ущерба в делах, связанных с обвинениями в пытках и жестоком обращении.

 За последний год авторам данного заявления не стало известно ни об одном деле, возбужденном по статье 235 Уголовного кодекса, которая предусматривает наказание за “применение пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения или наказания”. Дела, связанные с пытками и жестоким обращением, как правило, возбуждаются по другим статьям Уголовного кодекса, таким как “злоупотребление властью, превышение полномочий или бездействие” (статья 301) или “халатность при исполнении служебных обязанностей” (статья 302). Такие дела рассматриваются военными судами в закрытом режиме. Информация по ним имеет гриф “секретно”, а адвокаты, участвующие в таких процессах, как и остальные участники разбирательства, подписывают соглашения о неразглашении.

Наши рекомендации правительствам стран Центральной Азии:

Мы призываем власти Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана:

     1) Принять и строго соблюдать политику нулевой терпимости к пыткам и жестокому обращению на всех уровнях правоохранительных органов и мест содержания под стражей; 

     2) Публиковать исчерпывающие и дезагрегированные статистические данные о жалобах, расследованиях и результатах дел, связанных с пытками, чтобы обеспечить возможность разработки эффективной политики на основе фактических данных; 

     3) Создать безопасные, независимые и доступные механизмы подачи жалоб и разрешить независимый мониторинг всех мест содержания под стражей;

      4) Взаимодействовать на прозрачной основе со всеми соответствующими механизмами ООН, в частности с Комитетом против пыток, и обеспечить полное выполнение их рекомендаций на практике;

     5) Обеспечить, чтобы все виновные в пытках и жестоком обращении были привлечены к ответственности в ходе справедливых и беспристрастных судебных процессов, а наказания соответствовали тяжести этих преступлений.

     6) Гарантировать защиту жертв, которые сообщают о пытках, включая полное возмещение ущерба и адекватную компенсацию;

     7) Обеспечить обязательное и постоянное обучение всего персонала правоохранительных органов, служб безопасности и тюрем по вопросам абсолютного запрета пыток при любых обстоятельствах.

Пытки являются серьезным нарушением прав человека, с которым необходимо бороться с помощью срочных мер и подлинной политической воли. Мы солидарны со всеми жертвами пыток и жестокого обращения в Центральной Азии и призываем правительства стран региона принять решительные меры для прекращения безнаказанности, защиты человеческого достоинства и обеспечения справедливости.

Когда смотрю в глаза дочери

–  Мама, а почему они пишут про нас столько неправды? – спросила меня дочь.

Я смотрела в глаза дочери и думала, что, пожалуй, это единственный человек в этой жизни, кому я обязана всё рассказать.

Дашенька положила мне голову на колени. Я гладила её по голове и вспоминала последний день в Ташкенте и своей стране…

***

30 марта 2000 года, четверг.

День начинался как обычно. Я ездила по городу по своим делам, и когда раздался телефонный звонок, успела заметить время на телефоне – 12:23. 

– Узнаешь меня? – спросил знакомый мне голос.

Я в замешательстве молчала, поскольку номер был известен только членам моей семьи. Не дожидаясь ответа, он продолжил: «Слушай внимательно, доченька, не перебивай. У тебя есть два часа. Возьми детей и срочно покидай страну. Твоего отца арестовали, постарайся срочно забрать в его кабинете документы, они на столе в красном файле. Уезжай, слышишь? Через два часа придут за тобой».

– Где папа? – перебила я собеседника.

– В подвале СНБ[1].

– Что? – удивленно спросила я. У этого ведомства нет оснований для ареста отца. На протяжении последних двух лет угрозы шли исключительно со стороны министра внутренних дел Закиржона Алматова и вице-премьера по вопросам торговли Мираброра Усманова.

Учитывая, что за неделю до этого был арестован брат отца и коллега отца, мой вопрос вызвал у собеседника явное раздражение:

– Надя, торопись!

На чём разговор прервался, на часах было 12:25.

У меня начался нервный озноб. В голове метались мысли: «Что делать?» Внезапно я почувствовала жуткое напряжение по всему телу, в ушах нарастал гул, мне стало трудно дышать.

– Надежда-опа, что с вами? – спросил водитель.

– Нам нужно срочно в корпорацию «Уздонмахсулот», пожалуйста.

Через несколько минут я уже стояла у двери кабинета отца с табличкой «Алим Атаевич Атаев – председатель ГАК «Уздонмахсулот»»[2].

Забрав документы и уже покидая кабинет, я вспомнила разговор с папой накануне дома за обеденным столом. Это было последнее воскресенье, когда мы собирались всей семьей.

Он тогда сказал: «Кизим[3], я должен сделать важный выбор. Меня принуждают к приписке по количественным и качественным показателям урожайности продовольственной пшеницы – это глобальный обман и реальное преступление, позор, который мне не простят ни мои дети, ни люди».

На слове принуждают отец сделал акцент и пристально посмотрел мне в глаза, словно хотел убедиться, насколько осмысленно я его слушаю. «За выполнение этого незаконного указания меня ждёт повышение по службе – так мне обещают, – продолжил он, – но я уверен, что это будет временная карьера, по закону за такие действия должны лишать свободы. Понимаешь? Я изначально хочу поступать по совести, и только тогда вскроется правда, которая сможет остановить большое преступление. Но за это мне будут мстить очень влиятельные люди. Такое непослушание они не простят».

При этом отец сделал акцент на слове они. Меня же тогда одолела сильная паника и страх за его жизнь. Из моих глаз катились слёзы, а папа продолжал: «Кизим, поверь, для меня важнее доверие и уважение детей и внуков, чем должность и власть». Его слова пронзили меня так, что у меня вырвалось: «Пап, я верю тебе!»

Я вспомнила, как мы обняли друг друга, ко мне стали возвращаться силы, и я уже думала, как сообщить маме об аресте папы.

Когда я приехала к родителям, дома никого не было. Я зашла в кабинет отца, увидела на стене над его креслом портрет президента Ислама Каримова и подумала: «Если бы только Каримов знал, как за его спиной ведут себя Усманов и Алматов!» И тут я услышала голос мамы: «Ты пришла? Все хорошо?» Я обернулась к ней и поняла, что не могу не только говорить, но даже стоять на ногах. Мне казалось, что моя голова сейчас вспыхнет и потеряла сознание. Пришла в себя, когда почувствовала, что на меня льётся вода. Открыла глаза, передо мной стояла мама с пустым стеклянным кувшином в руках.

– Что с тобой? – спросила мама.

– Мама, папу арестовали, – ответила я.

– Да брось! Я только что с ним говорила. Всё в порядке, – и она тут же стала набирать номер его телефона.

Никто не брал трубку и тогда она вспомнила, что он уехал в Джизак на выездное заседание Кабинета Министров:

– Сейчас я позвоню его помощнику, подожди…

– Мама! Папу – арестовали! – выкрикнула я во весь голос, и стала быстро открывать ящики папиного письменного стола и шкафа.

Мама молча бросила мне под ноги сумки, я стала закидывать в них папки с документами, а мама села на стул и стала пристально смотреть на портрет Каримова. И когда я перевязывала сумки с документами, у мамы сквозь слезы вырвалось: «Господи!» – и она заплакала.

Я села у ее ног, положила голову ей на колени. Мама обхватила моё лицо, и произнесла сквозь слёзы: «Какие же вы с отцом упёртые бараны!» – и опять заплакала…

«Мам, не надо, пожалуйста, очень мало времени», – я встала, пошла в зал, где стоял круглый стол с несколькими листами писчей бумаги и шариковой ручкой. Взяла листок, написала: «Пап, я до конца с тобой» и, сложив его пополам, добавила: «Для папы».

Подошла мама, забрала записку, обняла меня и тихо сказала: «Ты позаботься о детях. И что бы ни случилось со мной или с отцом, не бросай детей, ты – старшая». И тут я заметила за окном автомобиль родственника.

«Да, я вызвала его, – сказала мама, – торопись, мало времени. Спрячь эти документы. Я останусь дома».

Я посмотрела на экран телефона, было 13:20. На машине родственника мы срочно поехали за моей дочкой в детский сад, по дороге забрали сестрёнку из техникума. Доехав до автобусной остановки у метро «Хамза[4]», мы вышли из машины, нагруженные сумками с документами. Ничего не подозревающий родственник уехал, а я остановила такси, мы загрузились и поехали по адресу, где жила женщина, с которой я могла быть откровенной. Она не имела отношения к моим делам, нас с ней связывали только вопросы благотворительности.

Мой визит был неожиданным для неё, я призналась, что уезжаю, что отца арестовали и мне нужно спрятать документы. Я назвала ей имя моей подруги, кому она может их отдать.  На прощание она сказала: «Надь, у тебя всё получится, у меня нет сомнений. Я буду молиться за тебя».

Дети оставались в такси. Я поспешила к ним и по ходу позвонила своей подруге:

– Привет, Мухаббат, встретимся? Это срочно.

– Привет, Надькин. У тебя в офисе?

Не доезжая до офиса нашей фирмы, который находился в том же здании, где арендовала помещение корпорация «Уздонмахсулот», я оставила детей в такси на соседней улице. 

Зашла в кабинет, вскоре появилась Мухаббат. Я сообщила ей об аресте брата отца и заместителя, и мимикой показала, что должна уехать. Она посмотрела на меня, кивнула головой в знак одобрения. Мы обнялись и уже ни о чём не говорили. Потом я показала ей жестом, чтобы она ушла. Она кивнула, но остановившись у двери, повернулась ко мне. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза и потом она выдавила из себя: «Пока!» Я же собрала со стола все свои бумаги и личные вещи, сложила их в сумку и поспешила к детям. На телефоне высветилось 13:54.

Запрыгнув на переднее сиденье такси, я быстро сказала: «Черняевка[5]!» Сестрёнка гладила по голове мою Даньку, которая уже спала…

К посту на границе с Казахстаном мы подъехали в 14:34. Нам предстояло пройти паспортный контроль и заполнить декларацию, указав в ней имеющуюся у меня сумму в три тысячи долларов. Со мной были шестилетняя дочь и пятнадцатилетняя двоюродная сестра, у которой год назад скончались родители, моя мама стала её попечителем, и мы забрали её к себе. 

В 15:00 я со своими девчонками находилась в «маршрутке», которая везла нас в Шымкент[6].  Через четыре часа мы уже ехали на автобусе в Алматы и ещё через одиннадцать часов прибыли в одну из столичных гостиниц. Дети быстро уснули, и я решила купить билеты в Екатеринбург, где жили родители мужа.

На железнодорожном вокзале пришлось выстоять длинную очередь в кассу, где выяснилось, что наш поезд ушёл час назад. Тогда кассир посоветовал доехать на такси до Караганды, а оттуда уже поездом до Екатеринбурга, что будет гораздо быстрее. По его совету я купила билет и помчалась в гостиницу к детям.

Они сладко спали. Я разбудила сестрёнку и пошла заказывать такси. Уже выезжая из гостиницы, я заметила почтовое отделение и решила позвонить в Ташкент маме. Она рано встает и там было 8 утра.

Спустя несколько гудков я услышала голос незнакомого мужчины и спросила: 

– Кто это?

Потом возник голос мамы, она громко и даже сурово сказала: 

– Ты?

– Да!

– Уезжай срочно и никогда сюда не возвращайся, чтобы тут не случилось. Ты услышала меня? 

– Да!

Следом женский голос:

– Здравствуйте! Я врач, меня вызвали, чтобы оказать помощь вашей маме. В доме обыск. Вы на линии?

– Да!

– Сделайте так, как просит мама. Пожалуйста! – на этом наш разговор прервался.

Мне стало очень страшно. Я не могла сдержать слёз.

Когда вернулась в такси, поняла, что меня в любой момент могут объявить в розыск и что на поезд садиться опасно. У меня началась одышка. Таксист, мужчина средних лет, посмотрел на меня и спросил:

– Могу как-то помочь?

Я молчала. Он протянул мне бутылку с водой и спросил:

– Кто вас обидел?

– Вы можете отвезти меня в Караганду? Я могу заплатить 300 долларов.

– Весело начинается день, – сказал он мне, – отвезти-то могу, только все зависит от самочувствия жены. И он заулыбался от удовольствия: – Она родить должна на днях. Ждём с ней сыночка!

Затем он поговорил с женой и радостно сообщил мне: «Едем!». Включил радио, где звучала песня Пугачевой «В Петербурге сегодня гроза»…

Дети уснули на заднем сиденье, а мы с водителем молчали часа три, пока он не сказал:

– Нам бы воды в дорогу купить.

Я вышла из автомобиля, купила еду и воду в киоске.

– Так, что же случилось?! - спросил водитель.

– Беда, арестовали моего отца, а неделей раньше – его брата и коллегу. Дома идёт обыск. Я еду к мужу в Екатеринбург, он там с родителями.

– Ясно, – сказал водитель, – меня зовут Юрий. Давай так, ты будь спокойна, я отвезу тебя в Караганду и... в общем, хочешь поговорить, выговорись. Всё, что скажешь, умрёт со мной. А хочешь спать – поспи.

Я посмотрела на Юрия и, не скрывая благодарности, сказала: «Вы добрый человек, пусть у вас родится здоровый и счастливый сын. И пусть никогда-никогда вам не придётся расставаться с теми, кого любите…»

– Аминь, сестра! Я из семьи репрессированных. Моего деда расстреляли в 37-м. Мой отец вырос в детском доме.

И я посмотрела на свою Даньку, которой 22 марта исполнилось шесть лет.

Мы снова замолчали. Пугающая неизвестность, непрерывные мысли в голове, всё это так меня измотало, что я не помню, как уснула. Проснулась от мысли, что не должна садиться в поезд, что лучше сейчас договориться и сразу ехать в Екатеринбург.

Посмотрела на Юрия, он сидел за рулём и качал головой в такт песне «День рожденья, грустный праздник…». Спросила, сможет ли он отвезти нас в Екатеринбург. «Я-то готов, сестра, вот только жена… Надо узнать, сможет она дождаться меня», – говорит. И опять себе в удовольствие: «Сыночка ждём. Хочу его воспитать, чтобы вырос настоящим человеком. Гордиться хочу сыном, понимаешь?», – и стал звонить жене.

Потом спросил:

– Сестра, сможешь ещё 400 долларов добавить?

– Смогу.

– Спасибо, сестра. Родится ребёнок, сразу поеду на рынок и куплю малышу всё необходимое. И за тебя буду молиться, сестра, чтобы всё хорошо было у тебя, твоих девочек и родителей. Не знаю, почему так случилось в вашем солнечном Узбекистане, но раз враги поставили твоего отца в такие условия, значит они боятся его. Боятся вашей правды.

В тот момент часы в телефоне марки «Нокиа» (который я до сих пор храню) показали время: 12:20. И это был уже следующий день – 31 марта 2000 года.

Вот так прошли самые длинные сутки в моей жизни, ставшие точкой отсчета её нового этапа.

***

–  Мама, а ты писала жалобы?

– Да, больше полутора тысяч.

– И..?

– Лишь через 20 лет адвокат смог рассекретить моё уголовное дело. Выяснилось, что оно состоит из 92 томов, и в 73 томах материалы, связанные с моим уголовным розыском. В трёх томах информация, которая касается моей коммерческой деятельности в Узбекистане и показания против меня. Теперь уже знаю, что многие из них, кого допрашивали, подвергались пыткам. Через 13 лет эмиграции нам троим (отцу – девять лет, мне – шесть и моему брату Кахрамону – семь) вынесли заочный приговор и на его основании конфисковали всё имущество нашей семьи, оставшееся в Узбекистане.

Все мои попытки добиться справедливости через адвокатов заканчивались вымогательством взятки или принуждением обратиться к президенту с просьбой помочь отменить приговор.

– Получается, невозможно добиться справедливости?

–  25 лет непрекращающейся травли и заказной клеветы научили меня завидному терпению и вере в себя. А на днях мой друг признался, что пока живы заказчики «дела моего отца», я не смогу добиться справедливости. И вот я думаю, что пришла пора рассказать нашу историю, которую они так боятся, сейчас, пока живы. Как думаешь?

– А почему бы нет?

 

30 марта 2025 года, Ле-Ман, Франция.

 

Проложение следует…

 

 

 

---

[1] СНБ -Служба национальной безопасности, действовавшая с 26 сентября 1991 года по 14 марта 2018 года, затем переименована в Службу государственной безопасности – СГБ.

[2] ГАК «Уздонмахсулот» - государственно-акционерная корпорация «Узхлебопродукт», которая занималась хранением и переработкой зерновых.

[3] Кизим (узб.), в переводе на русский – дочь.

[4] метро «Хамза», ныне «Новза».

[5] Черняевка —  с  1990 года – Жибек Жолы – казахстанский поселок на границе с Узбекистаном.

[6] город Шымкент, до 1991 года этот назывался Чимкент.

Совместное обращение к президенту Франции Макрону: Поднять актуальные вопросы прав человека во время визита президента Узбекистана Мирзиёева

В связи с официальным государственным визитом президента Узбекистана Шавката Мирзиёева во Францию 11-13 марта 2025 года, Ассоциация « Права человека в Центральной Азии» (AHRCA), Международное партнерство по правам человека (IPHR) и Норвежский Хельсинкский комитет (NHC) призывают президента Эммануэля Макрона во время встречи с президентом Шавкатом Мирзиёевым поднять вопрос о тревожном ухудшении свободы слова и преследовании независимых комментаторов в социальных сетях в Узбекистане.

Несмотря на официальные обязательства по проведению реформ, власти Узбекистана продолжают подавлять свободу слова, используя уголовное преследование и даже принудительное психиатрическое лечение, чтобы заставить замолчать критиков режима. Независимые журналисты, блогеры и комментаторы в социальных сетях, освещающие коррупцию, непотизм или другие политически острые вопросы, рискуют подвергнуться преследованиям, задержанию и тюремному заключению. Рейтинг Узбекистана в Индексе свободы прессы организации «Репортеры без границ» за 2024 год значительно снизился, что отражает ухудшение климата для свободы слова.

Следующие два случая, связанные со злоупотреблением психиатрическим лечением для подавления инакомыслия, иллюстрируют репрессии, которым подвергаются независимые голоса в Узбекистане:

― Шахида САЛОМОВА, 62-летняя правозащитница и администратор популярного блога, предоставляющего юридические консультации жертвам незаконного сноса домов, произвольно содержится в психиатрических больницах с 2023 года. Она была арестована по обвинению в клевете после сообщения в социальных сетях, в котором осудила многоженство, ссылаясь на предполагаемый случай, связанный с близким родственником президента. В настоящее время она содержится в Республиканской психиатрической больнице интенсивного наблюдения в Ташкенте, где ей, как сообщается, против ее воли вводят психотропные препараты и держат в полной изоляции от внешнего мира. По имеющимся данным, состояние ее здоровья, включая диабет, астму, высокое кровяное давление и другие заболевания, ухудшилось в заключении.

― Валижон КАЛОНОВ, блогер, критиковавший отношения Узбекистана с Китаем и призывавший к демократическим переменам, был задержан по обвинению в оскорблении президента в 2021 году и принудительно помещен в психиатрическую больницу в Джизакской области. Недавно, находясь в заключении, он предпринял попытку самоубийства, что свидетельствует о тяжелых психологических последствиях репрессий в Узбекистане. Хотя его жизнь была спасена, нынешнее состояние здоровья блогера остается неизвестным.

По этим причинам мы глубоко обеспокоены состоянием здоровья и самочувствием Саломовой и Калонова.

Злоупотребление психиатрическим лечением в целях политического преследования - глубоко тревожная практика, напоминающая о практике карательной психиатрии времен советской эпохи. Ей не место в стране, которая утверждает, что проводит демократические реформы.

В связи с укреплением экономических и политических связей Франции с Узбекистаном мы призываем президента Макрона поставить права человека в центр этих дискуссий.

В частности, мы просим его:

• призвать президента Мирзиёева прекратить преследование независимых правозащитников, блогеров и комментаторов в социальных сетях, включая использование карательного психиатрического лечения; обеспечить немедленное освобождение Шахиды Саломовой, Валижона Калонова и других лиц, задержанных за мирное осуществление свободы слова;

• призывать Узбекистан соблюдать свои международные обязательства в области прав человека, включая свободу выражения мнений, право на справедливое судебное разбирательство, право на свободу и безопасность, а также свободу от пыток и жестокого обращения.

Франция давно выступает в защиту свободы прессы и прав человека. Этот визит предоставляет прекрасную возможность подтвердить эти принципы и выступить в защиту тех, чей голос был заглушен. Мы призываем президента Макрона проявить солидарность с независимыми экспертами Узбекистана и обеспечить, чтобы права человека оставались центральным элементом франко-узбекских отношений.

 

Узбекистан: убийство школьницы из-за булочки

Ассоциация «Права человека в Центральной Азии» выражает соболезнование родным и близким Хилолы Валижановой, скончавшейся в результате нанесения побоев, несовместимых с жизнью.

11-летняя Хилола Валижанова, ученица школы №32 Мархаматского района Андижанской области, взяла без разрешения булочку в школьном буфете. За это ее осудили в школе, высказали претензии ее отцу, и он за это ее забил до смерти.  Суд приговорил отца к 9 годам лишения свободы.

Этот случай в Узбекистане обсуждают все. Он произошел через четыре месяца после того, как в Узбекистане был принят закон "О защите детей от всех форм насилия", где говорится: «Базовыми потребностями ребенка признается комплекс жизненно важных потребностей, включая обеспечение продовольствием". В этом законе регламентированы полномочия 13 субъектов, осуществляющих деятельность по защите детей от всех форм насилия, в том числе Уполномоченного по правам ребенка. В законе зафиксированы принципы и задачи Национальной комиссии по вопросам детей в сфере защиты детей от всех форм насилия.

До сих пор ни один из представителей этих 13 ведомств и организаций не прокомментировал происшедшее.

Молчит и школа, руководство которой спровоцировало конфликт отца и дочери. Насколько нам известно, с Хилолой Валижановой ни разу не общался школьный  психолог, чтобы понять состояние этой девочки, которая, как выяснилось, росла без матери.

Узбекистан, который принимает законы, направленные на защиту детей, пока не способен выработать эффективные правоприменительные механизмы,  и это приводит к нарушению прав детей, в том числе права на жизнь.

Узбекистан каждый год рапортует о том, что собрано 9 миллионов тонн зерновых. И несмотря на это, государство неспособно обеспечить ребенка бесплатной булочкой?

Смерть школьницы из-за булочки - это огромная национальная трагедия.

Это повод серьезно задуматься об интересах каждого школьника этой страны и серьезное испытание для Шавката Мирзиеева. Пока он не способен обеспечить полноценное питание и  безопасность детей в Узбекистане.

Дети Узбекистана имеют право на достойную и безопасную жизнь!