– Мама, а почему они пишут про нас столько неправды? – спросила меня дочь.
Я смотрела в глаза дочери и думала, что, пожалуй, это
единственный человек в этой жизни, кому я обязана всё рассказать.
Дашенька положила мне голову на колени. Я гладила её по голове и вспоминала последний день в Ташкенте и своей стране…
***
30 марта 2000 года,
четверг.
День начинался как
обычно. Я ездила по городу по своим делам, и когда раздался телефонный звонок,
успела заметить время на телефоне – 12:23.
– Узнаешь меня? –
спросил знакомый мне голос.
Я в замешательстве
молчала, поскольку номер был известен только членам моей семьи. Не дожидаясь
ответа, он продолжил: «Слушай внимательно, доченька, не перебивай. У тебя есть
два часа. Возьми детей и срочно покидай страну. Твоего отца арестовали, постарайся
срочно забрать в его кабинете документы, они на столе в красном файле. Уезжай,
слышишь? Через два часа придут за тобой».
– Где папа? –
перебила я собеседника.
– В подвале СНБ[1].
– Что? – удивленно
спросила я. У этого ведомства нет оснований для ареста отца. На протяжении
последних двух лет угрозы шли исключительно со стороны министра внутренних дел
Закиржона Алматова и вице-премьера по вопросам торговли Мираброра Усманова.
Учитывая, что за неделю до этого был арестован брат отца и коллега отца,
мой вопрос вызвал у собеседника явное раздражение:
– Надя, торопись!
На чём разговор
прервался, на часах было 12:25.
У меня начался
нервный озноб. В голове метались мысли: «Что делать?» Внезапно я почувствовала
жуткое напряжение по всему телу, в ушах нарастал гул, мне стало трудно дышать.
– Надежда-опа, что с вами?
– спросил водитель.
– Нам нужно срочно в
корпорацию «Уздонмахсулот», пожалуйста.
Через несколько минут
я уже стояла у двери кабинета отца с табличкой «Алим Атаевич Атаев –
председатель ГАК «Уздонмахсулот»»[2].
Забрав документы и
уже покидая кабинет, я вспомнила разговор с папой накануне дома за обеденным
столом. Это было последнее воскресенье, когда мы собирались всей семьей.
Он тогда сказал:
«Кизим[3],
я должен сделать важный выбор. Меня принуждают к приписке по количественным и
качественным показателям урожайности продовольственной пшеницы – это глобальный
обман и реальное преступление, позор, который мне не простят ни мои дети, ни
люди».
На слове принуждают
отец сделал акцент и пристально посмотрел мне в глаза, словно хотел убедиться,
насколько осмысленно я его слушаю. «За выполнение этого незаконного указания
меня ждёт повышение по службе – так мне обещают, – продолжил он, – но я уверен,
что это будет временная карьера, по закону за такие действия должны лишать
свободы. Понимаешь? Я изначально хочу поступать по совести, и только тогда
вскроется правда, которая сможет остановить большое преступление. Но за это мне
будут мстить очень влиятельные люди. Такое непослушание они не простят».
При этом отец сделал
акцент на слове они. Меня же тогда одолела сильная паника и страх за его
жизнь. Из моих глаз катились слёзы, а папа продолжал: «Кизим, поверь, для меня
важнее доверие и уважение детей и внуков, чем должность и власть». Его слова
пронзили меня так, что у меня вырвалось: «Пап, я верю тебе!»
Я вспомнила, как мы
обняли друг друга, ко мне стали возвращаться силы, и я уже думала, как сообщить
маме об аресте папы.
Когда я приехала к
родителям, дома никого не было. Я зашла в кабинет отца, увидела на стене над
его креслом портрет президента Ислама Каримова и подумала: «Если бы только
Каримов знал, как за его спиной ведут себя Усманов и Алматов!» И тут я услышала
голос мамы: «Ты пришла? Все хорошо?» Я обернулась к ней и поняла, что не могу
не только говорить, но даже стоять на ногах. Мне казалось, что моя голова
сейчас вспыхнет и потеряла сознание. Пришла в себя, когда почувствовала, что на
меня льётся вода. Открыла глаза, передо мной стояла мама с пустым стеклянным
кувшином в руках.
– Что с тобой? –
спросила мама.
– Мама, папу
арестовали, – ответила я.
– Да брось! Я только
что с ним говорила. Всё в порядке, – и она тут же стала набирать номер его
телефона.
Никто не брал трубку
и тогда она вспомнила, что он уехал в Джизак на выездное заседание Кабинета
Министров:
– Сейчас я позвоню
его помощнику, подожди…
– Мама! Папу –
арестовали! – выкрикнула я во весь голос, и стала быстро открывать ящики
папиного письменного стола и шкафа.
Мама молча бросила
мне под ноги сумки, я стала закидывать в них папки с документами, а мама села
на стул и стала пристально смотреть на портрет Каримова. И когда я перевязывала
сумки с документами, у мамы сквозь слезы вырвалось: «Господи!» – и она
заплакала.
Я села у ее ног,
положила голову ей на колени. Мама обхватила моё лицо, и произнесла сквозь слёзы:
«Какие же вы с отцом упёртые бараны!» – и опять заплакала…
«Мам, не надо,
пожалуйста, очень мало времени», – я встала, пошла в зал, где стоял круглый
стол с несколькими листами писчей бумаги и шариковой ручкой. Взяла листок,
написала: «Пап, я до конца с тобой» и, сложив его пополам, добавила: «Для
папы».
Подошла мама, забрала
записку, обняла меня и тихо сказала: «Ты позаботься о детях. И что бы ни
случилось со мной или с отцом, не бросай детей, ты – старшая». И тут я заметила
за окном автомобиль родственника.
«Да, я вызвала его, –
сказала мама, – торопись, мало времени. Спрячь эти документы. Я останусь дома».
Я посмотрела на экран
телефона, было 13:20. На машине родственника мы срочно поехали за моей
дочкой в детский сад, по дороге забрали сестрёнку из техникума. Доехав до
автобусной остановки у метро «Хамза[4]»,
мы вышли из машины, нагруженные сумками с документами. Ничего не подозревающий
родственник уехал, а я остановила такси, мы загрузились и поехали по адресу,
где жила женщина, с которой я могла быть откровенной. Она не имела отношения к
моим делам, нас с ней связывали только вопросы благотворительности.
Мой визит был
неожиданным для неё, я призналась, что уезжаю, что отца арестовали и мне нужно
спрятать документы. Я назвала ей имя моей подруги, кому она может их отдать. На прощание она сказала: «Надь, у тебя всё
получится, у меня нет сомнений. Я буду молиться за тебя».
Дети оставались в
такси. Я поспешила к ним и по ходу позвонила своей подруге:
– Привет, Мухаббат,
встретимся? Это срочно.
– Привет, Надькин. У
тебя в офисе?
Не доезжая до офиса
нашей фирмы, который находился в том же здании, где арендовала помещение
корпорация «Уздонмахсулот», я оставила детей в такси на соседней улице.
Зашла в кабинет,
вскоре появилась Мухаббат. Я сообщила ей об аресте брата отца и заместителя, и
мимикой показала, что должна уехать. Она посмотрела на меня, кивнула головой в
знак одобрения. Мы обнялись и уже ни о чём не говорили. Потом я показала ей
жестом, чтобы она ушла. Она кивнула, но остановившись у двери, повернулась ко
мне. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза и потом она выдавила из
себя: «Пока!» Я же собрала со стола все свои бумаги и личные вещи, сложила их в
сумку и поспешила к детям. На телефоне высветилось 13:54.
Запрыгнув на переднее
сиденье такси, я быстро сказала: «Черняевка[5]!»
Сестрёнка гладила по голове мою Даньку, которая уже спала…
К посту на границе с Казахстаном мы подъехали в 14:34. Нам предстояло
пройти паспортный контроль и заполнить декларацию, указав в ней имеющуюся у
меня сумму в три тысячи долларов. Со мной были шестилетняя дочь и
пятнадцатилетняя двоюродная сестра, у которой год назад скончались родители,
моя мама стала её попечителем, и мы забрали её к себе.
В 15:00 я со
своими девчонками находилась в «маршрутке», которая везла нас в Шымкент[6]. Через четыре часа мы уже ехали на автобусе в
Алматы и ещё через одиннадцать часов прибыли в одну из столичных гостиниц. Дети
быстро уснули, и я решила купить билеты в Екатеринбург, где жили родители мужа.
На железнодорожном
вокзале пришлось выстоять длинную очередь в кассу, где выяснилось, что наш
поезд ушёл час назад. Тогда кассир посоветовал доехать на такси до Караганды, а
оттуда уже поездом до Екатеринбурга, что будет гораздо быстрее. По его совету я
купила билет и помчалась в гостиницу к детям.
Они сладко спали. Я
разбудила сестрёнку и пошла заказывать такси. Уже выезжая из гостиницы, я
заметила почтовое отделение и решила позвонить в Ташкент маме. Она рано встает
и там было 8 утра.
Спустя несколько
гудков я услышала голос незнакомого мужчины и спросила:
– Кто это?
Потом возник голос
мамы, она громко и даже сурово сказала:
– Ты?
– Да!
– Уезжай срочно и
никогда сюда не возвращайся, чтобы тут не случилось. Ты услышала меня?
– Да!
Следом женский голос:
– Здравствуйте! Я
врач, меня вызвали, чтобы оказать помощь вашей маме. В доме обыск. Вы на линии?
– Да!
– Сделайте так, как
просит мама. Пожалуйста! – на этом наш разговор прервался.
Мне стало очень
страшно. Я не могла сдержать слёз.
Когда вернулась в
такси, поняла, что меня в любой момент могут объявить в розыск и что на поезд
садиться опасно. У меня началась одышка. Таксист, мужчина средних лет,
посмотрел на меня и спросил:
– Могу как-то помочь?
Я молчала. Он
протянул мне бутылку с водой и спросил:
– Кто вас обидел?
– Вы можете отвезти
меня в Караганду? Я могу заплатить 300 долларов.
– Весело начинается
день, – сказал он мне, – отвезти-то могу, только все зависит от самочувствия
жены. И он заулыбался от удовольствия: – Она родить должна на днях. Ждём с ней
сыночка!
Затем он поговорил с
женой и радостно сообщил мне: «Едем!». Включил радио, где звучала песня
Пугачевой «В Петербурге сегодня гроза»…
Дети уснули на заднем
сиденье, а мы с водителем молчали часа три, пока он не сказал:
– Нам бы воды в
дорогу купить.
Я вышла из
автомобиля, купила еду и воду в киоске.
– Так, что же
случилось?! - спросил водитель.
– Беда, арестовали
моего отца, а неделей раньше – его брата и коллегу. Дома идёт обыск. Я еду к
мужу в Екатеринбург, он там с родителями.
– Ясно, – сказал
водитель, – меня зовут Юрий. Давай так, ты будь спокойна, я отвезу тебя в
Караганду и... в общем, хочешь поговорить, выговорись. Всё, что скажешь, умрёт
со мной. А хочешь спать – поспи.
Я посмотрела на Юрия
и, не скрывая благодарности, сказала: «Вы добрый человек, пусть у вас родится
здоровый и счастливый сын. И пусть никогда-никогда вам не придётся расставаться
с теми, кого любите…»
– Аминь, сестра! Я из
семьи репрессированных. Моего деда расстреляли в 37-м. Мой отец вырос в детском
доме.
И я посмотрела на
свою Даньку, которой 22 марта исполнилось шесть лет.
Мы снова замолчали.
Пугающая неизвестность, непрерывные мысли в голове, всё это так меня измотало,
что я не помню, как уснула. Проснулась от мысли, что не должна садиться в
поезд, что лучше сейчас договориться и сразу ехать в Екатеринбург.
Посмотрела на Юрия,
он сидел за рулём и качал головой в такт песне «День рожденья, грустный
праздник…». Спросила, сможет ли он отвезти нас в Екатеринбург. «Я-то готов,
сестра, вот только жена… Надо узнать, сможет она дождаться меня», – говорит. И
опять себе в удовольствие: «Сыночка ждём. Хочу его воспитать, чтобы вырос
настоящим человеком. Гордиться хочу сыном, понимаешь?», – и стал звонить жене.
Потом спросил:
– Сестра, сможешь ещё
400 долларов добавить?
– Смогу.
– Спасибо, сестра.
Родится ребёнок, сразу поеду на рынок и куплю малышу всё необходимое. И за тебя
буду молиться, сестра, чтобы всё хорошо было у тебя, твоих девочек и родителей.
Не знаю, почему так случилось в вашем солнечном Узбекистане, но раз враги
поставили твоего отца в такие условия, значит они боятся его. Боятся вашей
правды.
В тот момент часы в
телефоне марки «Нокиа» (который я до сих пор храню) показали время: 12:20. И
это был уже следующий день – 31 марта 2000 года.
Вот так прошли самые
длинные сутки в моей жизни, ставшие точкой отсчета её нового этапа.
***
– Мама, а ты писала жалобы?
– Да, больше полутора
тысяч.
– И..?
– Лишь через 20 лет адвокат
смог рассекретить моё уголовное дело. Выяснилось, что оно состоит из 92 томов,
и в 73 томах материалы, связанные с моим уголовным розыском. В трёх томах
информация, которая касается моей коммерческой деятельности в Узбекистане и
показания против меня. Теперь уже знаю, что многие из них, кого допрашивали,
подвергались пыткам. Через 13 лет эмиграции нам троим (отцу – девять лет, мне –
шесть и моему брату Кахрамону – семь) вынесли заочный приговор и на его
основании конфисковали всё имущество нашей семьи, оставшееся в Узбекистане.
Все мои попытки
добиться справедливости через адвокатов заканчивались вымогательством взятки
или принуждением обратиться к президенту с просьбой помочь отменить приговор.
– Получается,
невозможно добиться справедливости?
– 25 лет непрекращающейся травли и заказной клеветы
научили меня завидному терпению и вере в себя. А на днях мой друг признался,
что пока живы заказчики «дела моего отца», я не смогу добиться справедливости. И
вот я думаю, что пришла пора рассказать нашу историю, которую они так боятся,
сейчас, пока живы. Как думаешь?
– А почему бы нет?
30 марта 2025 года, Ле-Ман,
Франция.
Проложение следует…
[1] СНБ -Служба национальной безопасности, действовавшая с 26 сентября 1991 года по 14 марта 2018 года, затем переименована в Службу государственной безопасности – СГБ.
[2] ГАК «Уздонмахсулот»
- государственно-акционерная корпорация «Узхлебопродукт», которая занималась хранением
и переработкой зерновых.
[3] Кизим (узб.), в переводе на русский – дочь.
[4] метро «Хамза»,
ныне «Новза».
[5] Черняевка
— с
1990 года – Жибек Жолы – казахстанский поселок на границе с Узбекистаном.
[6] город Шымкент, до 1991 года этот
назывался Чимкент.